Стивен Ван Дайн - Злой гений Нью-Йорка [Дело Епископа]
Через полчаса мы сидели с профессором и Арнессоном в диллардовской библиотеке.
— Мы пришли по не совсем обыкновенному делу, — объяснил Ванс, — но оно может оказать громадное влияние на следствие. — Он открыл бювар и достал оттуда лист бумаги. — Просмотрите этот документ, м-р Арнессон. Это копия с официальной записи партии Рубинштейна и Парди.
Арнессон взял бумагу и с удовольствием стал её рассматривать.
— Ага! Бесславный отчёт о поражении нашего друга Парди?
— Что это ещё за выдумки? — презрительно спросил профессор.
— М-р Ванс думает, что из этого можно кое-что извлечь.
— Глупости! — Профессор налил себе ещё рюмку портвейна и погрузился в чтение, совершенно игнорируя нас.
Арнессон углубился в записи.
— Вот странно. Игра в общем продолжалась два часа тридцать минут для белых, то есть для Парди, и три часа тридцать две минуты для чёрных. Отсюда вытекает, что после перерыва белым потребовалось лишь сорок пять минут, тогда как чёрным понадобился час и тридцать четыре минуты.
Ванс кивнул.
— Правильно. Игра продолжалась два часа и девятнадцать минут, от одиннадцати часов вечера до девятнадцати минут второго ночи. Но попробуем докончить партию: мне хотелось бы знать ваше мнение о ней.
Арнессон тотчас же пошёл к шахматному столику и выложил из ящика шахматные фигуры.
— Ого, не хватает чёрного епископа. Когда же я получу его обратно? Но ничего, он здесь не нужен, он уже обменён. Он расставил фигуры, сел и стал изучать положение.
— Мне не представляется положение Парди безнадёжным, — заметил Ванс.
— Мне тоже. Не могу понять, почему он проиграл. Посмотрим! — Он взял лист с записями и сделал несколько ходов; через короткое время он издал радостное восклицание. — Ага, вот так Рубинштейн! Умно и тонко. Насколько я знаю Рубинштейна, эта комбинация потребовала много времени. Он ведь медлителен!
— Вероятно, обдумывание этой комбинации и привело к такому несоответствию во времени, — заметил Ванс.
— Несомненно, оно и заняло все эти сорок пять минут.
— А как вы думаете, в котором часу воспользовался Рубинштейн этими сорока пятью минутами? — спросил Ванс.
— Посмотрим… — Он долго вычислял и наконец сказал: — Обдумывание заняло время между половиной двенадцатого и половиной первого.
— Из любопытства, — продолжал Ванс, — я разыграл всю игру до мата, может быть и вы, м-р Арнессон, сделаете то же самое. Интересно было бы выслушать ваше мнение.
Арнессон несколько минут изучал позицию. Потом он поднял глаза на Ванса. Лицо его расплылось в улыбке.
— Я понимаю, в чем дело. Вот так позиция! В пять ходов чёрные выигрывают! Почти неслыханный финал. Парди был побит чёрным епископом! Невероятно!
Маркхэм нахмурился с видом глубокого недоумения.
— Вы находите необыкновенным, что один епископ решил партию? — спросил он Арнессона.
— Я не помню подобной комбинации! Именно с Парди это случилось. Начинаю верить в Немезиду. Двадцать лет Парди возился с епископом и погиб с ним!
Через несколько минут мы простились и пошли по направлению к Вест-авеню, где наняли такси.
— Не удивительно, Ванс, — говорил по дороге Маркхэм, — что Парди побледнел, когда ты сказал, что чёрный епископ разгуливал в полночь. Вероятно, он подумал, что ты нарочно бросаешь ему в лицо ошибку всей его жизни, чтобы оскорбить его.
— Может быть, — сонно ответил Ванс. — Чертовски забавно, что епископ был его злым роком все эти годы. Такие неудачи действуют на самые сильные умы, вызывают жажду мести.
— Трудно представить себе Парди в роли мстителя, — возразил Маркхэм. — А почему ты так заинтересовался расхождением во времени? Не вижу, чтобы визит к Арнессону продвинул нас хоть сколько-нибудь вперёд.
— Это потому, что ты не знаком с привычками шахматистов. Во время такой партии игрок не сидит за столом, пока его противник обдумывает свой ход. Он разгуливает по комнате, рассматривает развешенные по стенам картины, выходит на воздух, разговаривает с дамами, пьёт воду, а иногда и ест. На последнем шахматном турнире маэстро в комнате было четыре стола, и всегда по крайней мере три стула были не заняты. Парди нервный человек. Он не мог бы спокойно высидеть, пока Рубинштейн обдумывал свои ходы.
Ванс закурил папиросу.
— Маркхэм, разбор Арнессоном этой партии установил тот факт, что у Парди около полуночи было три четверти часа свободного времени.
Глава XXI
МАТЕМАТИКА И УБИЙСТВО
Суббота, 16 апреля, 8 часов 30 минут вечера
За обедом мы не говорили о нашем деле, но когда уселись в укромном уголке клубного зала, Маркхэм вернулся к больному месту.
— Не нахожу, — начал он, — чтобы слабый пункт в alibi Парди сколь-нибудь помог нам. Невыносимое положение ещё усложнилось.
— Да, — вздохнул Ванс, — печален, жалок наш мир. С каждым шагом мы все больше запутываемся. А самое удивительное в этом деле то, что истина стоит перед нами, а мы её не видим.
— Но у нас нет оснований даже подозревать кого-нибудь.
— Ну, я бы этого не сказал. Преступление совершено математиком; весь пейзаж усеян математиками.
В течение следствия ни разу не было названо имя предполагаемого преступника, но каждый из нас в глубине души был уверен, что один из тех, с кем мы мирно беседовали, был убийца. Мысль эта была столь отвратительная, что мы инстинктивно избегали выражать её словами.
— Преступление совершено математиком? — повторил Маркхэм, — а мне кажется, что эта серия бессмысленных убийств совершена вырвавшимся на свободу маньяком.
Ванс покачал головой.
— Преступник более чем здоров умственно, и поступки его гнусно логичны и точны.
— Как могут сочетаться эти убийства на тему сказок с математическим умом? — спросил Маркхэм.
Ванс приступил к анализу дела, который свёл все события и всех действующих лиц в один фокус. Точность этого анализа была через несколько дней доказана с потрясающей ясностью.
После продолжительного молчания Маркхэм спросил:
— Почему Парди, если считать его виновным, взял Арнессонова чёрного епископа, а не принёс фигуру из клуба, где отсутствие её было бы не замечено?
— Мы не знаем достаточно точно мотивов преступления, чтобы ответить на этот вопрос. Да и какие у нас доказательства его виновности? Каковы бы ни были наши подозрения, мы не можем предпринять ни одного шага против него. Если бы мы даже знали, что, без сомнения, он — убийца, мы все-таки были бы совершенно беспомощны… Я уже говорил тебе, Маркхэм, мы имеем дело с умом необычайной остроты, который вычисляет все вероятности, обдумывает каждый шаг. У нас только одна надежда: найти слабое место в комбинациях убийцы.
